Крогиус о передаче мыслей в шаматах

В спортивных кругах меня как психолога часто спра­шивают о проблемах «иррационального» — от чудодей­ственных талисманов до загадок телепатии и ясновидения. Вообще спортсмены — люди суеверные, уважают приметы и доверяют талисманам и амулетам. Суеверия спортсменов не от серости, не от скудости ума, а от специфики спортив­ной деятельности.

Во-первых, в состязаниях бывает множество ситуаций, когда одно неверное движение или ошибочный ход могут перечеркнуть работу месяцев или даже лет. Так, например, А. Карпов в матче на первенство мира против Г. Каспарова (Испания, 1987) в заключительной, 24-й партии, одним не­точным, 33-м ходом потерял мировую шахматную корону и солидный приз. Испытав подобное, поневоле начинаешь верить в «Его Величество Случай».

Во-вторых, перед игрой, да и во время состязания все волнуются. Необходимо успокоиться, обрести состояние боевой готовности. Именно для снятия оков тревоги и на- пряженности, привлечения счастья и удачи на свою сторо­ну, избежания неприятностей и используется шахматистом (подсознательно или сознательно) разнообразный набор амулетов и талисманов, начиная от «счастливого» каран­даша для записи партий и «беспроигрышной» рубашки до сиамского кота А. Алехина, которому вменялось в обязан­ность пройтись по шахматной доске перед игрой.

Своеобразную «страховку» призваны обеспечить и при­меты. М. Ботвинник ходил на игру по «счастливому» марш­руту, С. Тартаковер избегал фотографирования перед туром, Б. Спасский слушал песни Реброва и Вертинского и т. д.

Конечно, кредит доверия талисманам и приметам не беспределен. Обычно он исчерпывается при первом же серьезном несовпадении «знака судьбы» с ожидаемым ре­зультатом. Через какое-то время об отвергнутых приметах и амулетах забывают и начинают использовать новые «чу­додейственные страховки».

Как следует относиться к подобным «зигзагам» в пове­дении шахматистов? Думаю, что терпимо и с пониманием. Ведь, по сути дела, указанными действиями шахматисты проводят полезную психотерапию.

Обратимся теперь к проблемам телепатии, оценка кото­рых далеко не столь однозначна.

Однажды (дело происходило в середине семидесятых) на кафедру психологии Саратовского университета с таин­ственным видом зашел студент В., которого я знал и как любителя шахмат. «Николай Владимирович, — обратился он ко мне. — Я могу передавать мысли на расстояние. Это точно, проверял много раз. Дайте мне, пожалуйста, отзыв от кафедры — он нужен для организации выступлений пе­ред публикой. Там и вы сможете принять участие».

От славы экстрасенса меня спасла шаблонная реакция научного работника: «Для начала давайте проведем экспе­римент». В. забеспокоился, но отступать было уже поздно.

Мы вышли из университета. На углу улиц Астраханской и 20-летия ВЛКСМ мы остановились, и я сказал: «Не при­влекая внимания прохожих, приказывайте им обернуться. Я буду считать». Из первой сотни людей, шедших в одном направлении, обернулось восемь человек, из второй — шесть. После этого В. о своих сверхъестественных способ­ностях не заговаривал.

Несколько случаев связано с моей работой тренером Бориса Спасского. В начале одной из партий на первен­ство мира между Спасским и Петросяном (1969) ко мне подошел Ефим Геллер, неоднократно заверявший в своих симпатиях к Спасскому, и сказал: «В театр прибыл Акопян» (матч проводился в Московском театре эстрады; Арутюн Акопян — знамени­тый артист-иллюзионист).

— Ну и что?

— Как что! Надо спасать Бориса!

— От чего спасать?

—  Есть от чего. Он заставит Спасского сделать слабый ход, этого достаточно.

Кое-как уклонившись от продолжения разговора, я спрятался в пресс-центре. Но через полчаса я был обнару­жен, и разговор возобновился  на повышенных тонах:

— Надо не сидеть в пресс-центре, а принимать срочные меры! Акопян уже в зале.

— Но разве позиция Спасского ухудшилась?

—  При чем тут позиция? Если не вмешаться, Акопян обязательно что-то придумает.

Спасаясь от разгневанного собеседника, я заглянул в игровой зал и увидел спокойно беседующих жену Петро- сяна и Акопяна, изготовившегося к атаке Спасского и за­метно нервничающего Петросяна. Борис Спасский очень сильно провел эту партию и победил.

Однако вернемся к разговору с Геллером. Может быть, Акопян тогда все же представлял опасность для Спасского? Отвечу категоричным «нет»! Передать из зрительного зала на сцену какую-либо конкретную шахматную информа­цию Акопян не мог. Во-первых, потому, что факт такого мысленного трансфера по сей день не имеет научного подтверждения, а, во-вторых, даже при наличии такой воз­можности рядовой любитель шахмат Акопян прельстить Спасского правдоподобной «дезой» был не в состоянии. Просто не мог ее придумать.

Рассуждая теоретически, визит Акопяна мог оказать негативное воздействие на игру Спасского (вызвать со­стояние неуверенности, тревоги и т. п.). Но для этого требовалось необычное стечение обстоятельств: Спасский должен был раньше знать Акопяна; признать в нем силь­ную личность, способную влиять на настроение и пове­дение Спасского; внушить себе, что этот человек очень опасен для него; и, наконец, Акопян должен появиться в нужный момент игры, а Спасский — обнаружить его среди множества зрителей. Нетрудно заметить, что в рассмот­ренной воображаемой ситуации возможности негативного воздействия основывались на самовнушаемости главного персонажа. О телепатии сказать было нечего.

Любопытно, что по похожему сюжету развивалась на­шумевшая история с отечественным психиатром В. Зухарем, который сопровождал А. Карпова во время матча с В. Корчным (Филиппины, 1978). В. Корчной, неожиданно уверовав в «демонические» способности Зухаря, объяснял свои поражения влиянием последнего. Неоднократно он требовал удалить доктора из игрового зала. Однако причи­ны состояния Корчного надо было искать в его болезненной подозрительности и самовнушаемости, а не в мифических «происках» Зухаря.

Перед матчем Б. Спасского с Р. Фишером (Исландия, 1972) нам предлагали всевозможные услуги по оказанию психологического воздействия на Р. Фишера. Особенно активен был некто Л., утверждавший, что в Рейкьявике (куда Л. должен пригласить Спасский) он будет передавать американцу мысли о неизбежности его поражения и тем самым выведет из рабочего состояния. Я предложил для начала испытать его «метод» в Москве, после чего Л. быст­ро куда-то исчез.

С фактами точной передачи мыслей на расстояние я не встречался. Однако при непосредственном контакте такие случаи были. Вспоминаю фразу Вольфа Мессинга, обро­ненную им при знакомстве: «Зачем вы подумали, что я старый и немощный?». Но ведь это было первым, что бросалось в глаза. Здесь и в ряде других сходных ситуаций учет внешних данных обусловил успех в распо­знавании мыслей.

В условиях, присущих шахматным соревнованиям, очень информативно экспрессивное поведение (мимика, поза, выразительные движения) участников и отча­сти зрителей. В шахматах экспрессия выражает эмоциональные состояния человека (уверенность или неуверенность, радость, тревогу, страх, досаду, удивле­ние и мн. др.). Прямая передача мыслей посредством экс­прессии (за исключением простейших случаев), конечно, неосуществима. Но, наблюдая эмоции другого человека, можно составить представление о характере его рассуждений.

Несколько слов о феномене ясновидения. Раньше ко­рифеем в этой области считался В.Г. Мессинг — яркая личность, автор книги «Я — телепат». Рассказывают, что ему удавались прогнозы и что в беседе со Сталиным он правильно предсказал день и год окончания войны. Но, отдавая дань уважения его таланту, вспоминается, как в 1965 году он предсказал победу Талю в претендентском матче со Спасским. В действительности все получилось наоборот.

Впрочем, ошибки неизбежны в любом творческом поиске. Сейчас проблемами парапсихологии вроде бы занялись всерьез. Важно, чтобы эти исследования были подлинно научными.

Во всяком случае, такова одна из версий этой истории. Другие считают ее легендой, утверждая, что на партиях кот присутствовал, но мирно сидел на коленях у жены Алехина.