Психологическая инициатива в шахматах

До сих пор, рассматривая различные вопросы психоло­гии шахматного творчества, мы чаще проводили анализ с позиции одного из партнеров. Однако в шахматы играют двое. Участники взаимодействуют друг с другом, поэтому существенным выглядит выявление психологической спе­цифики этого взаимодействия.

А. Алехин, правда, сетовал на наличие соперника, ме­шающего осуществлению его планов.

Неудовольствие Алехина можно понять: соперник не только не сотрудничает с другой стороной, но, напротив, с максимальным усердием стремится разрушить ее замыс­лы, в том числе наиболее оригинальные. Однако суть дела от этого не меняется: несмотря на то, что противники в шахматной партии имеют разные интересы и стремятся осуществить диаметрально противоположные цели, взаи­мозависимый характер их деятельности бесспорен.

Взаимодействуя на полях шахматной доски, партнеры одновременно психологически воздействуют друг на дру­га, оказывая определенные влияния. Причем эти влияния вследствие индивидуальных различий в характере, стиле игры и подготовленности, а также вследствие особенно­стей ситуации, содержащей, как правило, неодинаковые возможности для достижения каждым из соперников своих целей, не могут быть равноценными.

Сторона, добившаяся большего влияния, неизбежно в той или иной мере подчиняет другую, заставляя ее следовать намерениям противника. Итак, в процессе игрового взаимодействия шахматистов между ними возникают определенные отношения по прин­ципу господства и подчинения. Обозначим это явление термином «психологическая инициатива».

Владение психологической инициативой предполагает большую уверенность и активность в действиях. При отсутствии инициативы способность к самостоятельным действиям ограничена, шахматист ис­пытывает состояние неуверенности и, как правило, бывает недостаточно критичным в оценке хода игры. Фактически он уступает руль борьбы сопернику. Следовательно, овла­дение психологической инициативой — важное условие достижения успеха в борьбе.

Рассмотрим подробнее явление психологической ини­циативы. Обсудим при этом следующие вопросы.
1. Ка­кими средствами реализуется психологическое влияние соперников друг на друга?
2. Каковы характерные особен­ности проявления психологической инициативы?
3. Какие меры полезны в борьбе за овладение психологической инициативой?

Обращаясь к первому вопросу, подчеркнем, что глав­ным средством психологического влияния являются, конечно, ходы на шахматной доске. Достоинства ходов, объективное значение событий, происходящих на доске, — все это, несомненно, важнейшие факторы воздействия на психологическое состояние противника. Можно считать себя намного сильнее, чем партнер, но если тот добился явного перевеса, мысли о собственном превосходстве (хотя бы в данной партии) поневоле пропадают.

Известно однако, что в практической партии шахматист часто имеет дело с позициями неопределенного характе­ра, в которых невозможно точно оценить перспективы борьбы. В подобных случаях шахматист сознательно или стихийно пытается компенсировать неизбежный дефицит информации об объективных особенностях ситуации полу­чением сведений об отношении противника к положению на доске (нравится оно ему или нет, уверен ли он в прово­димом плане и т. д.) и анализом данных о потенциальных возможностях противника.

Эти сведения шахматист получает благодаря наблюде­нию за поведением соперника, а также из представлений о стиле партнера, из учета собственного турнирного положе­ния. Все эти разнообразные данные оцениваются шахмати­стом и оказывают на него определенное влияние.

Определенное влияние оказывает и темп игры. Как мы уже отмечали, шахматисты обычно внимательно следят за балансом израсходованного на обдумывание времени. Аргументируя мотивы своих действий в партии с М. Таймановым (Гавана, 1967), Б. Ларсен писал: «Белые предла­гают ничью! Но у них осталось всего две минуты, а у меня двадцать!»

Часто также сопоставляются время, затраченное на обдумывание хода, и сложность позиции. Если позиция представляется простой, а соперник долго думает, то это обычно настораживает. Быстрая игра противника вообще, а в сложном положении в особенности, обычно принима­ется как свидетельство его уверенности. Конечно, здесь, как и в других случаях воздействия косвенными средства­ми, полученные сведения, как правило, не рассматривают­ся в качестве достаточных и сопоставляются с действиями, которые соперник осуществляет на доске.

Большой силой воздействия обладает сложившееся мнение относительно класса игры соперника. Высокий ав­торитет шахматист нередко обескураживающе действует на его партнеров. Алехин, например, заметил, что партнеры Капабланки на турнире в Нью-Йорке (1927) играли против него слабее обычного, так как не могли поверить в возмож­ность выигрыша у тогдашнего чемпиона мира.

Наряду с ореолом, созданным авторитетом, часто встре­чается обратное явление, когда распространенное и невы­сокое мнение о силе предстоящего соперника приводит к его недооценке.

Вместе с обобщенными данными об уровне мастерства противника определенное влияние оказывает информация о достоинствах и недостатках стиля его игры, излюблен­ных приемах борьбы, обычно применяемых дебютах. Так, например, в 20-е годы многие избегали блокадных пози­ций, играя против Нимцовича, а в более позднее время отказывались от перехода в эндшпиль со Смысловым и от применения черными староиндийской защиты против Петросяна.

Немалую воздействующую силу имеет также турнирное или матчевое положение соперников. Обычно здесь дей­ствует правило: большее количество очков обеспечивает большее влияние. Особенно часто это правило оказывает­ся справедливым по отношению к матчевым поединкам. Достаточно вспомнить, что более чем в 100 крупнейших в истории шахмат матчах (из 125) конечную победу одержали те, кому первым удавалось выиграть партию.

Однако приведенное правило не столь надежно для объяснения турнирных ситуаций (особенно на финише). Укажем на распространенный случай: в последнем туре од­ному из соперников (чаще тому, кто имеет меньше очков) необходима только победа, другого устраивает ничья. При подобных обстоятельствах понимание того, что терять не­чего, приобрести же можно многое, нередко раскрепощает одного, а мысли о возможности удовлетвориться компро­миссом часто снижают волевой потенциал другого.

Конечно, средства реализации психологического влия­ния шахматистов друг на друга не исчерпываются перечис­ленными. Известное психологическое воздействие оказы­вают возрастные различия, турнирный стаж, длительность перерыва между выступлениями в соревнованиях, принад­лежность к определенному творческому содружеству, под­верженность шахматной моде и многие другие факторы. Каждый конкретный случай овладения психологической инициативой может быть вызван разнообразными причи­нами.

Каковы же характерные особенности проявления пси­хологической инициативы? Они различны по продолжи­тельности, в связи с чем мы разделяем неустойчивую и устойчивую формы психологической инициативы.

Неустойчивая инициатива отличается непродолжитель­ностью функционирования и сравнительно частыми пере­ходами из рук в руки. Установления стабильного характера взаимоотношений по типу «господство — подчинение» здесь не наблюдается. Участники борьбы часто меняют представления о собственной значимости в данном проти­воборстве. Психологическая инициатива подобного рода, как правило, связана с решением относительно частных за­дач. Оказываемые воздействия в отдельных случаях могут вызывать очень сильные, но не длительные переживания.

При неустойчивой форме психологической инициативы заметно возрастает значение факторов непостоянного, вре­менного характера (наличие цейтнота, тактических угроз).

Для изучения психологической инициативы полезно анализировать партии, прокомментированные обоими уча­стниками борьбы независимо друг от друга. Подобный вид комментариев встречается редко (обычно автором бывает один шахматист), но он содержит гораздо более ценный психологический материал, ибо достовернее позволяет су­дить о взаимоотношениях соперников в процессе борьбы. Мы проанализировали 60 подобных «двойных» коммента­риев. Среди них наиболее интересными оказались партии, сыгранные в так называемом Матче века (Белград, 1970), в котором встречались сборные команды СССР и «остально­го мира».

Кроме того, по нашей просьбе участники ряда всесо­юзных и республиканских турниров (1970—1977) после окончания партии отмечали на бланках периоды, когда они испытывали состояние уверенности и неуверенности. Показания партнеров сравнивались (всего было рассмот­рено 120 партий). Полученные данные сопоставлялись с анализами этих партий, использовались также наблюдения и хронометраж.

Возвращаясь к неустойчивым проявлениям психологи­ческой инициативы, скажем, что эта форма инициативы оказалась, согласно результатам исследования, наиболее распространенной. В 80% рассмотренных партий психо­логическая инициатива переходила из рук в руки от двух до шести раз. С учетом этих данных было решено считать неустойчивой такую инициативу, которая переходила из рук в руки не менее двух раз. С учетом этих данных можно было уже говорить об устойчивой психологической ини­циативе. Особенно интересными для анализа были факты продолжающегося влияния одного шахматиста на другого на протяжении нескольких партий между ними, что встре­чается не очень часто (мы зафиксировали 35 таких случаев в 180 рассмотренных партиях).

Наиболее устойчивые формы психологической ини­циативы ярко выражены в так называемом парадоксе «трудного противника». Этот парадокс состоит в том, что в состязании примерно равных по силе соперников один систематически выигрывает у другого. Образуются своеоб­разные пары соперников, результаты игры которых между собой, казалось бы, противоречат здравому смыслу.

Так, например, Фишер выиграл у Ларсена и Тайманова (1971) матчи с одинаковым счетом — 6:0, Л аскер у Янов­ского (1910) — с результатом 8:0 при трех ничьих, Тарраш у Маршалла (1905) — 8:1 при восьми ничьих и т. д. При всем уважении к победителям нельзя признать, что эти результаты отражали реальное соотношение сил. Известно, что Керес регулярно проигрывал Ботвиннику, Глигорич — Штейну, Котов — Болеславскому. Эти и аналогичные слу­чаи стали предметом нашего анализа.

В. Малкин писал: «Психологическое взаимодействие между шахматистами как бы нарушает закон формальной логики Аристотеля. Если А больше В, а В=С, то А больше С. В шахматах эта логика не действует. Если Штейн всегда выигрывает у Крогиуса, а Крогиус у Васюкова, то это не значит, что Штейн всегда выигрывает у Васюкова. Почему же все-таки есть шахматисты, в личных поединках которых всегда имеется мало объяснимый, но относительно посто­янный результат? Мне думается, когда один шахматист проиграл две партии другому, то у него возникает состояние неуверенности в собственных силах, появляется недоверие к самому себе. Обратите внимание на то, как играл Керес с Ботвинником (до 1955 года). Можно только удивляться, как шахматист такого высокого класса так слабо проводил все свои встречи с Ботвинником. Это, несомненно, потому, что у Кереса возникло состояние неуверенности, сомнение в своих силах».

Конечно, Малкин прав в том, что поражения в несколь­ких партиях влияют на состояние шахматиста. Но, как показывают данные наших исследований, сами по себе ус­пехи или неудачи в первых встречах не играют определяю­щей роли в установлении устойчивых и однозначных взаи­моотношений между соперниками. Например, Шпильман, проиграв Маршаллу две первые турнирные встречи, взял реванш в третьей. В дальнейшем борьба между ними про­текала с переменным успехом. Боголюбов, выиграв дважды у Рубинштейна, проиграл три последующие партии. Число подобных примеров нетрудно увеличить.

Тщательное исследование этого вопроса посредством анализа шахматных партий, изучения комментариев к ним, материалов наблюдений и опросов позволило прийти к заключению о том, что отнюдь не формальный результат партии, а в первую очередь творческое и психологическое содержание борьбы предрасполагает к овладению одним из соперников устойчивой инициативой во взаимоотношениях.

Завоевание такой инициативы в первую очередь можно объяснить проницательностью, умением обнаружить у противника слабость, расцениваемую тем как силу. В частности, вышеупомянутый характер спор­тивных отношений между Ботвинником и Кересом возник после их партии, сыгранной в соревновании на звание аб­солютного чемпиона СССР (1941). В глазах общественного мнения оба шахматиста тогда были главными претенден­тами на титул чемпиона мира. Поэтому к встречам между собой они относились с особой ответственностью.

Психологический резонанс этой партии состоял не только в том, что Керес проиграл, но и в том, как он про­играл. В те годы Керес особенно высоко оценивал свое умение разыгрывать позиции с открытым центром. Бот­винник тонко подметил этот нюанс и в одном из дебютов, отличающихся подобным характером борьбы, подготовил новый план контригры за черных. Встретившись за доской с неожиданностью, Керес растерялся и быстро проиграл. Психологические последствия этого поражения оказались особенно тяжелыми потому, что удар был нанесен по самой сильной, как представлялось Кересу, стороне его творчества.

Позволю себе поделиться воспоминаниями о своей первой партии со Штейном (1960). Возникла позиция, ко­торую я заранее рассматривал при домашней подготовке и оценивал как благоприятную для черных. Штейн, однако, нашел новое, неожиданное для меня продолжение и в хо­рошем стиле выиграл партию. Это был очень болезненный проигрыш (отразившийся на последующих встречах с тем же противником), поскольку были быстро и убедительно дискредитированы мои многодневные анализы.

Можно заключить, что возникновение устойчивой психологической инициативы связано не столько с коли­чеством проигрышей тому или иному шахматисту, сколько с содержательной стороной этих поражений. Если терпят фиаско те стороны стиля игры и поведения, которые оце­нивались шахматистом как наиболее сильные у себя, то психологический резонанс поражения особенно велик. В подобных случаях под сомнение берется наиболее ин­тимное и значимое образование внутреннего мира челове­ка — его самооценка.

Интенсивность и продолжительность влияния на сопер­ника возрастает, если он некритично оценивает причины неуспеха. «Проигрыш противника еще полдела, гораздо важнее, чтобы он не понял, почему проиграл», — говорил гроссмейстер Симагин. Так, Боголюбов был весьма высо­кого мнения о технике своей игры, умении разыгрывать так называемые простые позиции. На самом деле его оцен­ка была неадекватной. Указанным обстоятельством тонко пользовался Ласкер, создавая в партиях с Боголюбовым позиции соответствующего содержания. Партии между ними проходили под знаком явного психологического (и игрового) преимущества Ласкера. Целый ряд неудач Кереса в партиях с Ботвинником и автора этих строк в игре против Штейна во многом был обусловлен некритическим отношением к первым неудачам, неумению в тот момент объективно разобраться в подлинной причине проигрыша.