Крогиус - воспоминания

С шахматами я познакомился в девятилетнем возрасте под впечатлением семейных рассказов об успехах моего дяди. Действительно, Э. Крогиус, впоследствии видный специалист в области радиолокации, полковник, в молодо­сти увлекался шахматами. В послевоенные годы как канди­дат в мастера он участвовал в армейских соревнованиях. От него я интуитивно воспринял почтение к общим законам игры и то, что конкретные расчеты всегда должны исхо­дить из позиционных оснований. Вероятно, эти моменты, в частности, преимущественная опора на стратегию, сказа­лись на дальнейшем развитии стиля моей игры.

Как у многих, шахматный путь у меня начался во Двор­це пионеров. В те годы я жил в Саратове. Сначала занимал­ся у опытного педагога С. Свечникова, а затем, с первого разряда, стал учеником Н.К. Аратовского.

После окончания школы я учился на отделении психо­логии Ленинградского университета. Шахматная жизнь в Ленинграде тогда била ключом. Многое мне дало общение с А. Черепковым, В. Бывшевым, Д. Ровнером, И. Айзенштадтом. В 1951 году состоялся турнир молодых шахматистов Ленинграда, победой в котором я горжусь и поныне. Ведь на последующих местах были Б. Спасский, В. Корчной, А. Лутиков, Б. Владимиров, В. Арцукевич, А. Геллер и др.

В 1952 году, став чемпионом РСФСР, я одновременно был удостоен и мастерского звания. Однако в течение пяти последующих лет, несмотря на интенсивные занятия и частые выступления в турнирах, мои спортивные успехи не прогрессировали — в финалы чемпионатов страны я не попадал. Конечно, имела значение жизненная неустроен­ность. Но главное было в другом.


Выйти из кризиса помогли нешахматные встречи. Для пояснения вернусь на несколько лет назад. В университете ведущей фигурой был выдающийся советский психолог, академик Б. Ананьев. Он проявлял ко мне внимание, был руководителем моей дипломной работы. В период окон­чания учебы он сказал, что рад был бы видеть меня своим аспирантом, если будут ограничены шахматы. Однако в тот момент я думал только о шахматах и не послушался совета.

Спустя несколько лет Борис Герасимович меня «про­стил». Он нашел меня на одном из турниров и увлек пер­спективой психологических исследований с использовани­ем шахмат в качестве модели. Со щедростью настоящего учителя он обрисовал круг интереснейших идей (которые, скажу, забегая вперед, легли в основу моей научной работы в последующие годы). Б. Ананьев также дал мне ряд советов общего плана, касающихся проблем творческого совер­шенствования.

В результате я занялся серьезной работой по изучению самого себя и, прежде всего, своих недостатков, типичных ошибок, неоправдавшихся установок. Эта работа по са­мопознанию стала медленно, но верно приносить плоды. Постепенно я избавился от преувеличенного внимания к дебюту, перестал слепо копировать других шахматистов и попытался «найти свою игру».

Постепенно накапливаемый опыт и систематическая ра­бота над шахматами обусловили и рост успехов: в 1963 году я стал международным мастером, а год спустя завоевал гроссмейстерский титул. Инфляции званий, характерной для последних лет, тогда не было, и поэтому достигнутый результат был достаточно почетен. Но мечталось о даль­нейшем прогрессе. Хотя я несколько лет входил в число 25 сильнейших гроссмейстеров мира (по рейтингу), считал, что настоящим гроссмейстером может называться тот, кто хотя бы раз в жизни добивался права участия в соревнова­ниях претендентов. Однако этому не суждено было сбыться.

В 1968 году Б. Спасский и его тренер И. Бондаревский пригласили меня помогать им в подготовке к соревнова­ниям. Это содружество продолжалось почти шесть лет. Те времена, особенно перед матчем Петросян — Спасский (1969), вспоминаются с теплотой. Нередко мы имели раз­ные мнения, жарко спорили, но неизменно сохраняли юмор, уважение и дружеские чувства друг к другу.

Существенным пробелом шахматной литературы счи­таю отсутствие серьезных работ о деятельности видных тренеров. Думаю, что книга об И. Бондаревском была бы не только заслуженной данью памяти этого умного воле­вого наставника, но и помогла бы многим тренерам в со­вершенствовании их педагогического мастерства. За время совместной работы было немало любопытных историй.

Постепенно я все больше отходил от практической игры. Причиной было не только членство в команде Спас­ского, но и возраставший интерес к научной и учебной работе по психологии. В 1969 году я стал кандидатом наук и последовательно прошел путь от старшего преподавателя до заведующего кафедрой психологии в Саратовском уни­верситете. В конце 1980 года в Ленинграде успешно защи­тил докторскую диссертацию.

После защиты казалось, что дальнейший жизненный путь ясен. Но неожиданный звонок из Москвы осенью 1980 года круто все изменил: предложили возглавить вновь создаваемое Управление шахмат. Тут мне пришлось встре­титься не только с фасадом, но и с изнанкой шахматной жизни, разными людьми и событиями, хорошими и не очень.

Сейчас у нас немало способных шахматистов. Думаю, что с чисто шахматной стороны их росту ничто не препят­ствует: проводятся турниры, существуют многочисленные литературные источники, компьютерные базы данных, тренерская помощь. Беспокоит нравственная установка ряда шахматистов. Не раз мне приходилось замечать не­уважительное отношение к старшим, бесцеремонность и грубость в поведении, нежелание учиться и неприкрытый эгоизм, корыстолюбие. В конечном счете, жизнь покарает и невежду, и себялюбца: в таких условиях полное раскры­тие творческого потенциала невозможно. Но ждать есте­ственного хода событий вряд ли стоит — слишком опасны такие примеры для юных. Для противодействия безнрав­ственности и бездуховности в шахматах необходимы бу­дирование общественного мнения, активная гражданская позиция шахматных организаций всех уровней. Увы, на эти вопросы внимания почти не обращают...