Психоанализ в шахматах

Очевидно, что развитие шахмат происходит не в ва­кууме, а в определенной социальной среде и отражает ее воздействия. При этом заметно влияние соответствующих культурных, научных и нравственных воззрений. Так, на­пример, привлечение ряда научных теорий оказалось по­лезным для шахмат в методологическом плане, поскольку позволило определить задачи специальных шахматных ис­следований. Укажем в этой связи на концепцию академика Б. Ананьева о периодизации жизненного пути человека, способствовавшую выбору методов изучения возрастных особенностей игры шахматистов.

Но, конечно, нельзя согласиться с произвольным, меха­ническим распространением на шахматную деятельность, к тому же без какой-либо экспериментальной проверки, некоторых положений из других областей знания. Тем са­мым подгоняются под заранее заготовленный ответ еще не исследованные факты и явления. Такая ситуация сложилась с работами, в которых шахматы и шахматисты рассматриваются с позиций психоанализа.


Вначале, однако, необходимо кратко рассказать о неко­торых положениях теории Зигмунда Фрейда (1856—1939). Ядро теории — извечная тайная война между скрытыми бессознательными психическими силами (главная из ко­торых либидо) и необходимостью выжить во враждебной человеку социальной среде. Движущими силами развития личности являются инстинктивные влечения: сексуальные (либидо) и агрессивные. Либидо — доминирующий мотив человеческого поведения, проявляющийся в социально приемлемой форме благодаря сублимации, вытеснению и другим видам психологической защиты.

Сублимация — один из видов трансформации либидо, т. е. процесс переключения сексуальной энергии на цели со­циальной деятельности и творчества. Вытеснение — защит­ный процесс, в результате которого неприемлемые мысли, воспоминания, переживания «изгоняются» из сознания в сферу бессознательного, про­должая оказывать влияние на поведение человека и выступая в форме тревоги, страха, нерешительности и т. п.

Итак, говоря схематично, в процессе развития человека происходит постоянный и активный натиск бессознатель­ного, стремящегося прорваться в сферу сознания. Благо­даря особой инстанции — цензуре — бессознательному оказывается сопротивление на путях его прорыва, и многие социально неприемлемые чувства, мысли и воспоминания вытесняются обратно или трансформируются (сублимиру­ются). Творчество человека объявляется результатом пре­образования его либидо.

Основы личности закладываются в раннем детстве (до 5 лет) в виде особого «стиля жизни», который предопреде­ляет дальнейшее психическое развитие. Причем здесь одну из главных ролей играет так называемый «комплекс Эди­па» (у девочек «комплекс Электры»). Это комплекс пред­ставлений и чувств, в основном бессознательных, заклю­чающийся во влечении к родителям противоположного пола и стремление физически устранить родителя одного с ним пола. Это вызывает у индивида состояние внутреннего конфликта. Эдипов комплекс получил название по имени царя Эдипа из древнегреческого мифа, который, согласно легенде, убил своего отца и женился на матери, не зная, что это его родители.

Наряду с рассмотренными концептуальными построе­ниями к психоанализу также относят довольно обособлен­ную дисциплину — своеобразный психотерапевтический метод лечения неврозов путем изучения ошибочных дей­ствий человека, оговорок и содержания сновидений. Пола­гают, что этим способом возможно проникновение в сферу бессознательного. Надо сказать, что данный метод лечения оказался эффективным.

Библиография работ, рассматривающих шахматы с точ­ки зрения психоанализа (правда, только с позиций общей теории, а не применения психотерапевтических методик), насчитывает несколько десятков наименований. Среди них изданная в 1925 году в Москве книга А. Гербстмана (ставшего впоследствии видным этюдным композитором) «Психоанализ шахматной игры», а также наиболее извест­ные на Западе труды Э. Джонса «Проблема Пола Морфи» (1931), Р. Файна «Психология шахматиста», с подзаголовком «психоаналитические взгляды на шахматы и шахматных мастеров», выходившая несколькими изданиями (с 1956 по 1982 год), и Н. Рэйдера «Шахматы, Эдип и мать Долороза» (1960).

Познакомимся с высказываниями упомянутых авторов. А. Гербстман пишет достаточно прямо: «Общая концепция шахматной игры есть проекцией Эдипова комплек­са...». В качестве одного из доказательств он приводит известный рассказ Х.Р. Капабланки о том, как тот научился правилам шахмат, наблюдая за игрой отца. Капабланка при этом упоминает, что заметил неправильный ход, сделан­ный отцом (конем с белого поля на белое). Сообщает он также о последующей семейной партии, в которой отец по­терпел поражение. А. Гербстман комментирует: «В начале всей деятельности Капабланки лежит Эдипов комплекс... Налицо постепенная градация неприязненных чувств к отцу: сперва отрицательная квалификация его: «Отец, весьма слабый любитель», затем — усиление отрицатель­ной квалификации, унижение отца: «Я стал упрекать его в плутовстве», наконец, прямое восстание сына против авто­ритета отца: «Я ответил, что берусь обыграть его», восста­ние, завершившееся удовлетворением детских стремлений, победой над отцом».

А. Гербстман резюмирует: «Капабланка именно потому концентрирует всю силу воли на шахматах, что к этому его вынуждают властные голоса бессознательных комплексов, на первом месте — Эдипова комплекса». Дальше — больше. Широкое распространение шахмат в СССР автор объясня­ет так: «Бессознательно переносится акцент в символе — с изображаемого (отца) на изображение (короля, царя): царь низвергнут народом, бессознательные желания очень мно­гих частично (ибо царь лишь замещает отца) удовлетворе­ны, и у большинства является стремление воспроизвести этот акт на шахматной доске, уничтожить хотя бы шах­матного короля»...

Столь же прямолинейны и, добавим, бесцеремонны в перенесении психоаналитических откровений на шах­матную доску Э. Джонс и Н. Рэйдер. Джонс, например, подчеркивает, что, поскольку в шахматах торжество одного означает беспомощность другого, то игра в этом смыс­ле может рассматриваться в аспектах гомосексуализма и антагонизма, лежащих на линии конфликта отец — сын. Любопытно, что гроссмейстер Р. Файн высоко оценивал научный авторитет Э. Джонса и гордился отзывами послед­него на его работы.

Книга самого Р. Файна состоит из четырех глав: 1. О шахматах. 2. Чемпионы мира. 3. Психозы у шах­матистов. 4. Обобщение: теория шахмат. В приложении приведены два письма Э. Джонса автору и библиография.

Р. Файн, в отличие от указанных авторов, далеко не столь категоричен и прямолинеен во внедрении в шахматы по­стулатов фрейдизма и, конечно, он гораздо более квали­фицированно обсуждает шахматные проблемы. И все же...

Р. Файн также объясняет стремление к игре проявлени­ем Эдипова комплекса. Успех определяется энергией либи­до. Файн делит шахматистов на два типа: героев, у которых либидо полностью сублимировалось на шахматы (Алехин, Стейниц, Морфи), и негероев (Стаунтон, Андерсен, Ла­скер, Эйве, Ботвинник).

Любопытны характеристики, данные Р. Файном ряду выдающихся шахматистов. По его утверждению, Г. Стаун­тон — типичный отец, стремящийся к верховной власти. Этим он объясняет отказ Стаунтона от матча с Морфи. Файн отмечает агрессивность («в статьях он всегда на кого-то нападал»), организованность, нарциссизм и консер­вативность в качестве отличительных свойств Стаунтона.

Вместе с тем играл Стаунтон спокойно, ожидая ошибок противника, и избегал действий «ва-банк». Это контра­стировало с его агрессивным поведением вне шахматной доски. По этому поводу Файн замечает: «Мягкий человек может выпускать агрессию на доску, а агрессивный в жизни человек может играть очень спокойно».

Про Андерсена Файн говорит, что в жизни тот был бла­годушен, доброжелателен, никогда не ввязывался в ссоры и не имел врагов, но в шахматах преображался, играл часто авантюрно, так что трудно было видеть в нем степенного немецкого учителя.

Морфи обладал очень неуравновешенной психикой и крайне трудным характером.

В развитии и углублении тяжелого психического срыва Морфи большое значение имел отказ Стаунтона (верхов­ного отца в глазах американца) от намеченного матча. Морфи воспринял это как игнорирование его. К тому же Стаунтон оскорбил Морфи в печати, заявив, что тот до­бивается матча «порочным путем» (специально приехал в Англию, проводил рекламные сеансы игры вслепую и т. п.). После этих событий либидо Морфи, как считает Файн, сильно понизилось. И это несмотря на то, что в свя­зи с отсутствием у Морфи сексуального опыта его энергия сублимировалась в стремлении только к славе в шахматах.

Файн считает, что в большинстве случаев личность и шахматный стиль тесно взаимосвязаны. Стремление Мор­фи к упорядоченности и планомерности в шахматах согла­суется, по словам Файна, с его «железным» распорядком дня, которого он придерживался годами: утром прогулка, днем — беседы с матерью, вечером — опера. Любил оди­ночество (однажды покинул дом через окно при прибытии гостя).

Рассказывая о Стейнице, Файн указывает на заметную трансформацию стиля игры первого чемпиона мира. В мо­лодости Стейниц — изобретательный гамбитный игрок, создатель многих блестящих комбинаций. Но затем, до­стигнув шахматного Олимпа, Стейниц большое внимание начинает уделять обороне.

Став, по Файну, «отцом», он стремится прежде всего защитить завоеванную вершину от чужих посягательств. Но не только титул чемпиона мира он отстаивает: свои ра­боты в области общей теории шахмат он ценил не меньше. Он борется, порой упрямо и наивно, за их безоговорочное признание, представляя себя в роли мессии в шахматах. Р. Файн подчеркивает, что путь Стейница был путем борца, весьма агрессивного и нетерпимого. Еще в юности он про­явил характер, наотрез отказавшись от настояний семьи готовиться к карьере раввина. И далее — всю жизнь — он боролся везде: на шахматной доске, в газетных рубриках, бесконечно дебатировал с друзьями и ожесточенно сражал­ся с врагами. А недругов у него было много.

Некоторых из них он обвинял в антисемитизме (по мне­нию Файна, не без оснований). В результате он даже начал писать книгу о евреях в шахматах.

С тридцатилетнего возраста стала особенно заметны его чрезмерная возбудимость и агрессивность. Он начинает страдать от бессонницы. А после поражений в матчах с Ласкером следуют тяжелые психические срывы. Волнений, ссор становится больше, а радостей почти не остается.

Благополучнее сложилась судьба Эм. Ласкера. Он тоже отличался независимым духом, но умело избегал ненуж­ных конфликтов: в общежитии был приветлив, корректен, гостеприимен. К окружающим стремился относиться дру­жески (хотя в кризисные моменты был достаточно жесток и саркастичен).

В целом же Ласкер гордился своим философским отно­шением к жизни, посвятив ее, по выражению Файна, сво­бодной интеллектуальной деятельности. Интересы Ласкера были весьма разнообразны: от изучения типов танков во время Первой мировой войны до математической теории игр и философии. Примечательна его философская работа «Общество будущего».

Был в дружеских отношениях с А. Эйнштейном, обсуж­дал с ним вопросы теории относительности.

Либидо Ласкера было однонаправленным. В 1908 году он женился, став, таким образом, в сорок лет сразу мужем, отцом и дедом (у его жены был ребенок от первого брака). Шахматы, как нетрудно убедиться, в жизни Ласкера зна­чили не все. Сравнительно редкие выступления Ласкера в соревнованиях (однажды он сделал перерыв в девять лет) Файн объясняет тем, что шахматы приносили ему боль­шое, может быть, чрезмерное либидальное удовлетворение. Поэтому он периодически оставлял шахматы ради других ценностей. Сравнивая стиль игры Стейница и Ласкера, Файн отмечает, что если Стейниц был более последовате­лен, то Ласкер — гибче.

А Х.Р. Капабланка, по Файну, был Дон Жуаном шах­матного мира. Играл легко, быстро. Обычно бывал весел. Стремился произвести впечатление, всегда изысканно одевался. Главное либидо — стремление побеждать. Став чемпионом мира, забросил занятия шахматами. Пораже­ние от Алехина нанесло ему сильнейший удар. В известной степени закончился период самолюбования, нарциссизма, в котором он до этого пребывал.

Капабланка, как указывает Файн, любил и умел побеж­дать женщин. Из-за увлечения прекрасным полом Капа­бланка иногда терпел неудачи в шахматах. Файн приводит два примера: проигрыш Таррашу на финише турнира в Санкт-Петербурге (1914) и поражение в первой партии матча с Алехиным (1927). Стиль Капабланки Файн опре­деляет как практический, это вытекает из «нарциссизма и ориентировки побеждать».

Кстати, побеждать Х.Р. Капабланка любил во всем: он превосходно играл в бридж, был хорошим теннисистом, а в студенческие годы выступал в составе бейсбольной коман­ды Колумбийского университета (Нью-Йорк).

Заметна антипатия Файна к Алехину. Уже в первой фразе очерка об Алехине он называет его садистом шахмат­ного мира. В характеристике Алехина Файн подчеркивает сильные компоненты нарциссизма. Так, в 1935 году при переезде польской границы Алехин на просьбу предъявить документы заявил: «Я Алехин — чемпион мира. Я не нуж­даюсь ни в каких документах». В 1937 году на турнире в Маргете при упоминании имени Капабланки Алехин встал и вышел. Файн считает, что либидо Алехина требовало ниспровержения не только «отца» (т. е. Капабланки), но даже имени его.

Несмотря на то, что Алехин был женат пять раз, жен­щины не занимали значительного места в его жизни. Две последние жены были заметно старше его. Женщины яв­лялись для него средством защиты от внешней агрессии и других трудностей. Так было, например, с его первым бра­ком, который он использовал для того, чтобы в 1921 году покинуть Россию.

Изюминка стиля Алехина — создание неожиданных атак. В атакующем духе Алехина, полагает Файн, проявля­лось его садистское отношение к «отцу».

Очень кратко Файн пишет об Эйве: правильная, упоря­доченная жизнь, любимая жена, трое детей. Он не фанатик шахмат, как Алехин. Рациональная, спокойная жизнь на­ложила отпечаток на ординарный, стремящийся к безопас­ности, к логике стиль игры М. Эйве.

Сравнительно сдержанно говорит Файн о Ботвиннике. Во всяком случае, здесь отсутствует стандартный «джентль­менский набор», включающий упоминание комплекса Эдипа, нарциссизм и т. п. В аргументации, однако, чаще используются социально-политические параллели.

«В течение многих лет, — пишет Файн, — русские при­лагали большие усилия, чтобы доказать, что в их обществе, в отличие от частых случаев в других странах, творческий деятель избавлен от забот и мучений, присущих примадон­не. Он может большей частью вести нормальную жизнь в обществе. Насколько известно, жизнь Ботвинника соот­ветствует этой модели».

На формирование стиля игры Ботвинника, считает Файн, наложило отпечаток то, что России, окруженной капиталистическим кольцом, приходилось защищаться. Поэтому для стиля Ботвинника характерна контратака. Другие советские мастера, по мнению Файна, тоже при­держиваются защитительной или контратакующей стра­тегии. Файн полагает, что причина тому и в своеобразном «отражении структуры советского общества, в котором инициатива отдельного человека сведена к минимуму».

Файн довольно подробно освещает тему психиче­ских заболеваний среди шахматистов. Он рассматривает психозы, которым были подвержены Морфи, Стейниц, К. Торре — герой московского турнира 1925 года, А. Ру­бинштейн, А. Нимцович, польский мастер А. Фридман и др. Заболевания приводили к искаженному отражению действительности, значительным изменениям в поведе­нии. Однако, констатирует Файн, если удавалось провести своевременное лечение, то шахматисты снова включались в игру, и снижения мастерства не наблюдалось (напри­мер, у Нимцовича). Симптомы психических заболеваний у шахматистов, согласно Файну, трояки: паранойя (чаще всего сопровождаемая бредами преследования и ревности), мания величия и потеря чувства социальной реальности.

В течение ряда лет читатели просили меня рассказать о психоаналитических исследованиях в области шахмат, в частности о работах Р. Файна. Надеюсь, что теперь лю­бопытство в известной мере удовлетворено. Неизбежен вопрос: как оценить попытку проникновения фрейдизма в шахматы? Выскажу сначала свою позицию по отношению к психоанализу. Фрейд и его последователи ввели в психо­логию ряд важных тем: проблему бессознательной мотива­ции, соотношения нормальных и патологических явлений психики, ее защитных механизмов, роли сексуального фактора, специфики детского возраста. Интересны методы психотерапии. Но не могу согласиться со всесилием либи­до, которое объявляется единственным источником твор­чества, и структурой личности, предложенной психоанали­тиками. Не нашел подтверждения и их тезис об извечном антагонизме сознания и бессознательного. Напротив, они взаимодополняют и обогащают друг друга.

Что касается работ, которые мы рассматривали, то вряд ли можно согласиться с большинством высказанных сооб­ражений. Объясняется это не только уязвимыми местами в теории Фрейда, но и декларативностью и прямолиней­ностью подхода авторов, вроде бы попытавшихся ввести шахматы в лоно новой отрасли науки, а на самом деле на­вязавших древней игре лишь несколько спорных терминов.