Тарраш

В последнее время у нас заметно возрос интерес к твор­честву знаменитого немецкого гроссмейстера Зигберта Тарраша (1862—1934). Свидетельством тому является, в част­ности, издание на русском языке его книг «300 шахматных партий», «Современная шахматная партия» (последняя — в сборнике, вместе с другими работами) и «Турнир чемпио­нов», а также выход в свет монографии, посвященной опи­санию жизненного пути шахматиста.

Повышенное внимание к Таррашу во многом можно объяснить изменением отношения к его воззрениям на теорию шахмат со стороны ряда отечественных авторов. До недавних пор он слыл главным догматиком, а ныне именуется глубоким теоретиком и классиком анализа, связавшим общетеоретическую концепцию Стейница с практикой шахмат.

Тарраш интересен не только как шахматный теоретик, но и как публицист, выступавший по вопросам педагогики и социального значения шахмат.

Деятельность Тарраша в этом направлении, кульми­нацией которой явился доклад, прочитанный им осенью 1908 года в берлинском Доме архитектора, вызвала много откликов. На страницах шахматных изданий появляются статьи «за» и «против» школьных шахмат.

Н. Манхаймер (Дойчес вохеншах. 1904. № 6) резко критиковал позицию Тарраша. Автор утверждал, что шах­маты в школе — лишь дополнительная нагрузка, которая отнимает время, вызывает переутомление и ничего не дает для будущего. Статья заканчивается фразой: «Шахматы в школу? Нет!».

Но большинство участников дискуссии поддержали Тарраша. Так, например, пастор О. Кох (Дойчес вохеншах. 1905. № 5) указывал, что шахматы развивают рассуди­тельность, приучают к систематичности в занятиях. Он ссылался на мнения Андерсена, Ланге, Харузека, которые считали, что шахматы помогли им в учебе в гимназии. За введение обучения шахматам высказалась и влиятельная газета «Берлинер тагеблатт».

Эта проблема вызвала интерес и в соседней Австро- Венгрии. Известный мастер Г. Марко указывал, что игро­вые моменты, содержащиеся в шахматах, весьма важны в жизни и поэтому должны быть даны юношам и подро­сткам. Марко, правда, рекомендовал обучать шахматам в школах преимущественно в... зимнее время (Винер Шахцайтунг. 1911. № 17/22).

По-видимому, идея о введении шахмат в курс школь­ного обучения была впервые поставлена и серьезно аргу­ментирована Таррашем. Однако, насколько нам известно, каких-либо практических шагов не последовало. Лишь спустя примерно 50 лет в обоих существовавших в то вре­мя германских государствах (ФРГ и ГДР) были приняты серьезные меры в этом направлении. Тогда же получили известность исследования академика Г. Клауса (ГДР), по­казывающие воспитательное значение шахмат.

Тарраш видел в шахматах не только полезное средство развития ума и характера человека. 23 сентября 1908 года, сразу же после закончившегося для него поражением матча на мировое первенство с Эм. Ласкером, Тарраш дал интер­вью корреспонденту «Мюнхенских новостей». На вопрос: «Теперь вы навсегда распрощаетесь с игрой?» — он резко ответил: «С игрой? Вы полагаете, что я посвятил четверть столетия игре? Собственно, шахматы — это спорт, но в своей сущности они искусство. Разве не дают шахматы эс­тетическое удовлетворение, как каждое другое искусство?»

Два года спустя Тарраш более подробно сформулировал свои соображения по этой проблеме. Им была подготовле­на статья «Шахматы как искусство», которую опубликовал русский журнал «Шахматное обозрение» (1910. № 91-92. С. 44-45).

Нельзя не согласиться с тем, что эти высказывания ак­туальны и сегодня. Но, к сожалению, надо отметить, что по сей день не проведено серьезного психологического ана­лиза особенностей эстетического восприятия в шахматном творчестве. Научное объяснение этого вопроса позволило бы всем сторонникам признания шахмат своеобразным искусством иметь весомые аргументы в обосновании своей позиции.

Очень интересны соображения, высказанные Таррашем о свойствах мышления шахматиста. (Статья «Об игре всле­пую» — журнал «Дойче Шахцайтунг». 1897. № 3. С. 65—68 и № 4. С. 97—102). Но сначала вкратце о причинах появления этой статьи.

В 1892 году профессор Сорбонны А. Бинэ, изучавший особенности человеческого интеллекта, обратился с рядом вопросов к известным шахматистам того времени по по­воду содержания их размышлений в процессе игры. Бинэ предполагал, что мышление шахматистов — это мышление счетчиков. И что сильный шахматист превосходит слабого дальностью расчета вариантов.

Однако эта гипотеза не нашла подтверждения. Бинэ, на основании проведенных исследований, пришел к заключе­нию об особой значимости смыслового содержания обра­зов, которыми оперирует шахматист в ходе обдумывания. «Партия запоминается тем легче, чем определеннее идеи, выраженные ею», — отмечал, в частности, Бинэ.

Приведем несколько ответов Тарраша на анкету про­фессора Бинэ.

«Можете ли играть не глядя на доску и сколько партий?»

—  Могу играть 6—8 партий одновременно. 22 мая 1881 года во Франкфурте я играл 6 партий.

«Хорошая ли у вас обычно память? Хорошо ли считаете в уме?»

—  Моя память несколько выше средней. События те­кущей жизни я быстро забываю. Память на лица очень плохая (не узнаю прошлых пациентов)... Я долго помню особенности болезни пациентов, но самих больных я за­был. Моя шахматная память особенно хороша. Я могу в короткое время вспомнить партию, которую играл в Берлине 12 лет назад и не повторял в течение этого срока... При этом вспо­минается вначале идея, внутреннее содержание партии.

Психологическими исследованиями, начиная с работ А. Бинэ, определены характерные особенности мышления шахматистов. Полученные результаты во многом опира­лись на свидетельства специалистов — шахматистов высо­кой квалификации. И в этой своеобразной помощи науке заслуги Тарраша бесспорны.
©Крогиус